Закон или жизнь – за что идет борьба в отделениях реанимации

Денис Николаевич, несмотря на то, что медицинское право для меня гораздо больше нежели просто профессия, я абсолютно искренне отдаю себе отчет в том, что данная отрасль права не является самодостаточной и глобально не имеет права на самоопределение.

Медицинская юриспруденция возникла благодаря медицине и для медицины, то есть для обслуживания ее нужд и потребностей – решения определенных задач и минимизации рисков. Как мне кажется, предполагалось дружное решение этих самых задач, однако мой личный опыт свидетельствует об определенном антагонизме медицины и права, который заключается в первую очередь в демонстративной псевдонезависимости одного от другого.

Положа руку на сердце, я понимаю протест со стороны медицины, которая, в отличие от права, занимается реальным оказанием медицинской помощи, в то время как право было призвано помогать, а не диктовать свои условия, обычно серьезно мешающие медицинской практике. В свою очередь и многие юристы работают в полном отрыве от медицины, что приводит к появлению совершенно «нежизнеспособного» продукта, вызывающего естественное и агрессивное отторжение медицинского сообщества.

Поэтому в целях конструктивного и прикладного обсуждения юридических вопросов реанимационных отделений я попросила именно вашей помощи, в том числе и для точного определения проблематики в этой области. Только вы, то есть медицина, можете быть источником настоящих тем и задач перед юридическим сообществом. Пожалуйста расскажите о своем видении происходящего, какие вы видите острые углы в сфере анестезиологии и реаниматологии?

Полина Георгиевна, искренне рад, что вы высказали свое мнение по имеющемуся в реальности конфликту между медициной и юридической сферой. Я солидарен с вами и тоже считаю, что обе половины должны понять необходимость друг в друге и признать безоговорочно свою взаимодополняемость.

Однако сделаю акцент на том, что конфликт на самом деле затрагивает не две, а три стороны. Третья сторона – это пациенты, интересы которых также должны учитываться. Именно их жизнь, здоровье и иные потребности – прима в сфере оказания медицинской помощи, поэтому и вопросы, которые я адресую вам, будут отражать не только проблемы медицинского сообщества, но и сложности, с которыми сталкиваются наши пациенты и их родственники.

Глобально все проблемы и конфликты можно разделить на три большие части – 1. недовольство исходами лечения; 2. межличностные отношения и нарушение медицинской этики и деонтологии; 3. реальные юридические сложности принятия врачами тех или иных решений.

Наши пациенты стандартно поступают в реанимационные отделения в крайне тяжелом критическом состоянии, например, в состоянии клинической смерти или крайне спутанном сознании.

Иногда пациенты достаточно адекватны, это всегда по-разному, но смысл в том, что многие врачи не понимают и точно не знают, как правильно оформлять их согласия на медицинские вмешательства. А иногда и отказы, ведь некоторые пациенты или их родственники просто отказываются от реанимации.

Непростая это тема, она очень многогранна, я смогу выделить целый ряд ситуаций на первый взгляд схожих между собой, но очень разных с юридической точки зрения. Я, пожалуй, начну с последнего – с отказов от реанимации. Здесь основная сложность заключается в смешении таких отказов и эвтаназии, которая как известно запрещена в Российской Федерации и преследуется Уголовном кодексом.

В том-то и проблема, что отказы пациентов вызывают панику у врача, как можно принять такой отказ, если пациент неминуемо погибнет без необходимой ему медицинской помощи. Естественно врачи боятся обвинения в неоказании медицинской помощи или в упомянутой вами эвтаназии. Как должен действовать врач в такой ситуации, и имеет ли пациент право отказываться от такого рода вмешательств?

Денис Николаевич, у этого вопроса сложная юридическая и морально-этическая составляющая. С одной стороны, пациент наделен правом на дачу отказа от медицинского вмешательства и правом на свободу и личную неприкосновенность, но, с другой стороны, конституционно запрещено произвольное лишение жизни человека, и основным ограничением права на жизнь является смертная казнь. Отсюда и возник запрет эвтаназии, четко обозначенный в статье 45 Федерального закона об основах охраны здоровья граждан в РФ.

То есть получается, что юридически человек не обладает правом на смерть. Хотя самоубийство не считается уголовным преступлением, оно все-таки запрещено на законодательном уровне, в том числе запрещена и эвтаназия, которая иначе носит название «ассистированный суицид»

А какой тогда смысл нам вообще разбирать эти вопросы, если пациент, как вы сами только что сказали не имеет право на отказ от медицинского вмешательства, который приведет к его смерти, так как человек юридически не наделен правом на смерть?

Более того, в России существует точный и ясный запрет эвтаназии, нарушение которого может подвести врача под уголовную статью. Тогда все проще: можно не сильно ориентироваться на мнение пациента по данному вопросу и, если врач видит прямую угрозу жизни, то может действовать по собственному разумению.

Это не совсем так. Ситуация заключается в том, что не любой отказ пациента от оказания медицинской помощи, в том числе и тот, что неминуемо приближает смерть, следует квалифицировать как эвтаназию. Тоже самое касается и действий медицинских работников.

Существуют законные основания для неоказания медицинской помощи пациенту, в т.ч. в ситуации, когда это неминуемо влечет за собой смерть пациента. Следовательно, я предлагаю разобраться в терминологии и практике дабы не распространять ошибочное представление на весь диапазон возможных ситуаций в случае отказа пациента или его родственников от реанимации.

Итак, если максимально кратко и просто, то надо разделить историю на три части: а) эвтаназия; б) отказ пациента от медицинского вмешательства, следствием которого является смерть пациента и в) законные основания для неоказания пациенту медицинской помощи, которое неминуемо повлечет за собой смерть пациента. В третьем случае я говорю именно про реанимационные мероприятия, которые при определенных законом условиях прекращаются или не проводятся вовсе. Первое естественно незаконно, второе и третье может находится в рамках правового поля.

Поясните пожалуйста, как же отказ пациента от медицинского вмешательства, следствием которого является его смерть, можно считать законным? Вы же сами сказали, что человек не наделен правом на смерть. Разве это не будет эвтаназией?

Безусловно граница между ними очень тонкая, однако можно и следует выделить точные юридические критерии этих понятий, это даст возможность правильно квалифицировать каждую ситуацию. Постараюсь провести водораздел между отказами и эвтаназией. Под эвтаназией согласно статье 45 ФЗ № 323 понимается просьба пациента об ускорении смерти каким-либо средством, действием или бездействием. Целью эвтаназии является приближение момента смерти. Медицинским работником запрещено следовать таким просьбам под угрозой обвинения в убийстве по статье 105 УК РФ.

Кстати вопреки заблуждениям, эвтаназия не преследуется по статье 124 УК РФ «Неоказание помощи больному», так как она подразумевает неосторожную форму вины в то время как эвтаназия характеризуется умышленными действиями. Что касается отказов пациента от медицинского вмешательства, то это право любого пациента, предоставленное ему законом. Конечно, есть некоторые ограничения, однако они не касаются данного случая.

Отказываясь от вмешательства в экстренной или неотложной форме, пациент совершенно законно реализует свое конституционное право на неприкосновенность личности и на достоинство личности.

Целью отказа не является приближение смерти, это может быть любой мотив, например, религиозные соображения, нежелание рисковать, испытывать боль и другое.

Я это к тому, что между отказом и смертью пациента, как это ни странно, нет прямой причинно-следственной связи, она косвенная, целью отказа не является приближение смерти. Конечно истинный мотив может быть и таким, но по форме это разные вещи и, если не было просьбы ускорить смерть какими-либо действиями, бездействием или средствами, в том числе прекращение искусственных мероприятий по поддержанию жизни пациента, то это не должно быть квалифицировано как эвтаназия.

Таким образом, не имея права на смерть, пациент может отказаться даже от реанимации, при этом просить об эвтаназии он не в праве. Интересно получается. Без обид, но, по-моему, такой казус может быть только в юриспруденции, медицинским умом это понять-таки сложно. Однако меня как врача наиболее волнует практика применения вашей теории.

Действительно существует судебная практика, подтверждающая ваши слова о том, что отказ пациентов от экстренной медицинской помощи является законным и не квалифицируется как эвтаназия, если пациент погиб, что собственно было очевидно всем и заранее. И второй, вытекающий из этого вопрос: не был ли врач обязан оказать пациенту медицинскую помощь, несмотря на его отказ, понимая, что такой отказ приведет к его смерти?

Ваш вопрос безусловно волнует любого практикующего врача, судебная практика в большинстве случаев действительно является наиболее доказательной. В свое время мы искали данную практику, так как сделанные выводы и впрямь были чересчур смелы.

Нами была найдена определенная судебная практика, которая подтвердила то, что пациент имеет право реализовать свое право на отказ от медицинского вмешательства, необходимого даже для спасения его жизни. Также суды подтвердили и то, что врачи не имеют права оказывать медицинское вмешательство вопреки воле пациента. Имеются конечно случаи, когда это допустимо, например, когда пациент болен заболеваниями, представляющими опасность для окружающих, но эти ситуации не касаются обсуждаемой темы.

Итак, это были совершенно четкие судебные решения, действительно существующие в правовом поле. Также существует и международная практика – практика Европейского суда по правам человека и практика международных судов.

То есть мы смогли сделать такой вывод – суицид хоть и запрещен, но не наказуем. Медицинское вмешательство, которое не проводится против воли, не является эвтаназией, так как со стороны пациента не было просьбы приблизить смерть.

Но, согласитесь, что такие отказы могут выйти боком как врачу, так и самой больнице. Сегодня пациент покинул кардиореанимацию, отказавшись от помощи, а завтра его родственники обратятся в органы, потому что ему не оказали должную помощь и он умер.

Больные часто принимают решения, будучи не совсем в адекватном состоянии, находясь в ситуации острого развития заболевания, испытывая боль, страх, панику или куда банальнее – находясь под воздействием наркотических анальгетиков, которые были использованы скорой для купирования болевого синдрома. Это то, что мы имеем в нашей реальности, притом эта проблема идентично касается и согласий пациентов на медицинскую помощь, потому как придя в себя, они иногда начинают жалеть о минутной слабости и данном согласии.

Пациенты и их родственники периодически заявляют о том, что такие согласия недействительны, так как были даны в тот момент, когда пациент был не способен отдавать отчет своим действиям. Конечно это более характерно для сектора платных медицинских услуг, хотя думаю, что деньги здесь играют все-таки не первую роль. Как вы можете это прокомментировать?

Вы затронули очень непростую тему способности и неспособности пациента выразить волю. К сожалению, закон хоть и оперирует понятием «способность пациента выразить волю», но отнюдь не предлагает каких-либо точных характеристик этого состояния.

Тем не менее, исходя из анализа всего массива норм и нашей практики, я прихожу к выводу, что неспособность пациента выразить свою волю может быть представлена в двух формах: социальная и физиологическая неспособность выразить волю. Вы говорили про физиологическую, к которой можно отнести целый ряд состояний: неадекватность, бессознательное состояние, спутанное сознание, кому, наркоз, клиническую смерть.

Однако помимо физиологической может иметь место и социальная неспособность пациента выразить волю. В первую очередь это касается пациентов, не достигших определенного законом возраста или недееспособных пациентов, признанных таковыми по решению суда.

С 15-летнего возраста пациенты имеют право самостоятельно соглашаться и отказываться от медицинского вмешательства и с данного момента воля и желание их законных представителей не имеют юридической силы.

Что касается недееспособных, то здесь законодатель, на мой взгляд, поступил достаточно интересно и крайне гуманно, так как такие пациенты не абсолютно лишены права воли и имеют право самостоятельно давать согласия и отказы от медицинского вмешательства, если они способны на это по своему состоянию. Если не способны, то это делает их законный представитель – опекун.

Я слабо представляю себе такой ход развития событий. Если пациент признан судом недееспособным и над ним установлена опека, то врач вряд ли сочтет возможным проводить какую-либо оценку состояния такого пациента на предмет его способности самостоятельно принимать медицинские решения. Оценка уже была проведена судом и пациент признан недееспособным. Не думаю, чтобы это положение закона было работающим.

Согласна с вами, и любой здравомыслящий врач будет скорее опираться на формальную сторону вопроса. Пациент недееспособен и все вопросы решаются с его законным представителем. Однако по факту некоторые пациенты могут быть вполне адекватными, несмотря на свою недееспособность, например, в период стойкой ремиссии.

Но важно в обсуждаемой ситуации то, что мнение такого пациента и его законного представителя могут не совпадать, то есть, например, пациент отказывается от медицинского вмешательства, а опекун согласен или наоборот. Если мы говорим опять-таки о реанимации, то представим себе такую ситуацию – пациент хочет получить помощь, притом пациент вполне адекватный, несмотря на свой статус, а законный представитель хочет забрать его домой.

Врачи в данном случае имеют возможность опереться и на мнение самого больного, однако это надо правильно оформить, я сейчас говорю про оценку его состояния на предмет способности дать такое согласие. Считаю, что наилучшим способом является протокол консилиума врачей, в идеале – с привлечением врача-психиатра или клинического психолога.

Хотя сейчас таких ситуаций стало чуть меньше, так как пациенты, страдающие легкими психическими расстройствами, получили возможность быть ограниченными в дееспособности, а не только лишенными ее полностью. Статус ограниченно дееспособного сохраняет за пациентом право принимать самостоятельно решения относительно медицинских вмешательств.

А как бы вы рекомендовали фиксировать неадекватность пациента или иную явную для врача неспособность руководить своими действиями? Также?

Да, мы рекомендуем использовать такую же схему с консилиумом и в том случае, когда под вопросом физиологическая способность пациента выражать свою волю. Это касается как раз тех ситуаций, о которых Вы говорили – пациент в стрессе, под наркотическим обезболиванием, с крайне высоким давлением и в тому подобных состояниях, при которых его волеизъявление имеет очевидный порок.

Одним из вопросов консилиума должно являться установление способности понимать свои действия на фоне наличия тех или иных заболеваний или состояний. Желательно, чтобы консилиум был с участием психиатра, невролога или медицинского психолога.

Хочу сделать акцент на том, что это ни коем случае не психиатрическое освидетельствование, вопрос не идет об установлении психических расстройств и нуждаемости пациента в психиатрической помощи. Такой консилиум можно рассматривать как неотъемлемую и необходимую часть установления состояния здоровья пациента, а также определения тактики дальнейшего медицинского обследования и лечения.

А не проще ли тогда таким консилиумом признать пациента неспособным выразить волю и оказать ему медицинскую помощь, вопреки его отказу, понимая, что его отказ верный путь к смерти и пациент действительно не совсем в адекватном состоянии?

Это тоже вариант, однако он возможен только при оказании экстренного медицинского вмешательства для устранения угрозы жизни пациента и, если при этом у такого пациента нет законных представителей. Тогда решение об оказании медицинской помощи также принимается консилиумом, а если собрать консилиум невозможно, то данное решение принимается дежурным врачом. Это следует из статьи 20 ФЗ № 323.

То есть можно одним консилиумом зафиксировать физиологическую неспособность пациента выражать волю и решение консилиума об оказании ему экстренной медицинской помощи без его согласия. В данной ситуации главный, как мне кажется, вопрос заключается в том существует ли угроза жизни пациента или нет, то есть какая форма медицинской помощи оказывается пациенту – экстренная или неотложная.

Про экстренную я только что сказала, а если это неотложная медицинская помощь, при этом пациент социально способен выразить волю, а, следовательно, у него нет законных представителей, то врач не имеет права ничего делать без действительного согласия пациента.

Вопрос в том, можно ли взять согласие с пациента, если он находится, например, под действием наркотических средств. Является ли это состоянием физиологической неспособности выразить волю? На самом деле здесь нет однозначного ответа, потому как оценка этого состояния всегда сугубо индивидуальна, действие наркотических анальгетиков может быть терапевтическим, и суды обычно не видят в этом препятствия для выражения пациентом своей воли, однако решение зиждется всегда на результатах последующей экспертизы.

Я говорю сейчас про назначаемую судами или следствием судебно-психиатрическую или судебную психолого-психиатрическую экспертизу, в задачи которой входит оценка состояния пациента на предмет способности повлиять на свободу волеизъявления, способность правильно воспринимать окружающую действительность и понимать характер и значение своих действий. Поэтому для минимизации рисков можно порекомендовать либо дождаться, когда пациент придет в себя и будет способен выразить волю, либо квалифицировать данную ситуацию как экстренную медицинскую помощь.

Полагаю, что тут все крайне индивидуально, и в реальном измерении врач сориентируется гораздо более правильно. Однако напомню, что пациент все-таки имеет право и на отказ от лечения, но такой отказ надо подстраховать. Во-первых, это должен быть грамотный документированный отказ, а, во-вторых, тот же протокол консилиума врачей, свидетельствующий о способности пациента на определенный момент времени выражать свою волю, а также фиксирующий факт отказа пациента, несмотря на его информирование о возможных последствиях такого отказа. Безусловно все эти последствия должны быть изложены в бланке отказа.

К сожалению, обеспечить оформление таких документов крайне тяжело. Допускаю, что консилиум в таких ситуациях собрать еще можно, в конце концов пациенты не каждый день отказываются от экстренных вмешательств, а вот с отказами ситуация сложнее. Ведь пациенты регулярно отказываются от той или иной процедуры, от лечения, от госпитализации и так далее. Просто не каждый такой отказ впрямую угрожает их жизни, хотя негативные последствия безусловно могут быть.

Конечно отказы оформляются, но по большей части они формальны, это типовые бланки, в которых указано, что обо всех последствиях пациент предупрежден, но конечно же без конкретики. Как я понимаю, Вы подразумевали не типовые бланки отказов?

Совершенно верно. Конечно же типовой бланк согласия или отказа пациента лучше, чем вообще никакой, однако он не панацея, так как его защита крайне сомнительна. Для начала, такие типовые формы не соответствуют критериям полноты информации, которая должна быть обеспечена врачом в рамках оформления согласия или отказа пациента от медицинского вмешательства.

Судебная практика последних лет также подтверждает мои слова, почти невозможно доказать факт предоставления такой информации пациенту, если последний его отрицает – не написано, значит не было.

Прекрасно понимаю, как непросто использовать нестандартные бланки особенно в больнице, где палитра медицинских услуг чрезвычайно широка. А в условиях реанимации, где речь идет в первую очередь о спасении жизни, вообще не до документов. Однако закон есть закон, да и внедрение таких бланков хоть и не самое простое дело, но на самом деле это всего лишь вопрос технической организации процессов.

Я постоянно на своих лекциях обращаю внимание на ИДС, так как отсутствие полноценного согласия, равно как и отказа автоматически переводит все неблагоприятные последствия и осложнения в категорию неправомерного вреда, то есть они «по умолчанию» квалифицируются как противоправные, если пациент не был проинформирован о возможных исходах и не давал соответствующего согласия. ИДС это своего рода «индульгенция» от обвинения в неприятностях, естественно сопутствующих медицинскому вмешательству и мало зависящих от врача.

Согласен конечно с вами, но фактически организовать такую систему в большом учреждении здравоохранения непросто. Да и справедливости ради скажу, что долгие годы всем вполне хватало тех документов, которые есть, не без нюансов конечно, но глобально все было вполне допустимо.

Но последнее время обстановка очень накалилась, я уже не говорю про дело Елены Мисюриной, которое просто вынудило врачей задуматься всерьез о юридической безопасности, ведь основной заботой всегда была медицинская безопасность пациента. Может быть это даже и не так плохо, я в том смысле, что это дело стало пусковым моментом для практического здравоохранения, которое в общем целом равнодушно и даже пренебрежительно относилось к юридическим вопросам. Полагаю, что теперь этот перекос будет потихоньку нивелироваться.

Я так тоже чувствую, с одной стороны, я конечно рада, что медицинское сообщество обратило на нас такое внимание, с другой стороны, я искренне сожалею, что это произошло ввиду таких обстоятельств.

Ведь вы же знаете, что дело Мисюриной далеко не единичное, сейчас все очень-очень неспокойно в этой области. Проблема, на мой взгляд, в том, что нет единого подхода и четкой системы правового регулирования учреждений здравоохранения, отсутствует понимание по многим практическим вопросам, ну, например, по тем же самым вопросам реанимации, которые мы с вами обсуждаем.

Но такие неясности сплошь и рядом в любой области медицины, все конечно работают, но в общем целом впотьмах. В конце концов, правовой нигилизм в стране дал вполне естественное «осложнение», но я верю в благоприятный «исход», для этого сейчас надо просто немного сместить акценты. Я думаю, что для этого требуется сильный единый координационный центр по всем медико-правовым вопросам, хотя бы на уровне субъекта.

Согласен с вами, требуется конструктивное объединение усилий медицины и юриспруденции. Давайте тогда и продолжим разбор вопросов, которые сегодня на повестке дня. Вы ранее сказали о том, что для непроведения реанимационных действий существуют законные основания. Эта тема тоже достаточно скользкая, так как неоказание помощи больному уголовно наказуемо.

Вы правы, и эта тема также очень тонкая, хотя с ней все на самом деле попроще. Реанимационные мероприятия могут не проводиться либо прекращаться в определенных случаях, зафиксированных в законе. Случаи описаны в статье 66 закона № 323, а также они отражены в постановлении Правительства РФ № 950 от 2012 года.

Реанимационные мероприятия прекращаются в случае признания их абсолютно бесперспективными, в законе определены всего три таких основания: неэффективность реанимации в течение 30 минут, отсутствие у новорожденного сердцебиения по истечении 10 минут с начала проведения реанимации и констатация смерти человека на основании смерти головного мозга.

Что касается непроведения реанимации, то закон содержит только два таких основания – это состояние клинической смерти на фоне прогрессирования достоверно установленных неизлечимых заболеваний или неизлечимых последствий острой травмы, несовместимых с жизнью, или при наличии признаков биологической смерти человека.

Таким образом, в трех случаях законодатель допускает прекращение реанимационных мероприятий до наступления момента смерти пациента, которым согласно той же статье 66 ФЗ № 323 является момент смерти его мозга или его биологическая смерть.

То есть по факту существуют основания для неоказания пациенту медицинской помощи, которое неминуемо повлечет за собой смерть пациента, однако это не является эвтаназией, запрещенной законом.

Я вынужден сообщить вам, что большая часть медицинского сообщества боится таких ситуаций и считает гораздо более правильным и безопасным провести реанимацию нежели потом иметь проблемы со следствием и доказывать, что это не эвтаназия и не убийство пациента.

Ситуация заключается в том, что, что норма о непроведении реанимационных мероприятий при указанных обстоятельствах носит императивный характер и не должна зависеть ни от воли врача, ни от воли пациента и его родственников.

Вся проблема в том, что не всегда имеются доказательства наличия такого основания, например, для непроведения реанимационных мероприятий. В первую очередь я говорю о пациентах паллиативного профиля, в отношении которых реанимация не проводится при состоянии клинической смерти. Однако необходимы доказательства наступления клинической смерти именно на фоне прогрессирования достоверно установленных неизлечимых заболеваний, то есть прогрессирующее неизлечимое заболевание должно быть достоверно установлено.

Имеется некоторая неопределенность в вопросе того, как именно должно быть зафиксировано наличие у пациента такого заболевания, однако я склоняюсь к тому, что такой факт устанавливается консилиумом, а не врачебной комиссией, так как последняя на сегодняшний день юридически не наделена правом признавать заболевание пациента неизлечимым.

Желательно, на мой взгляд, указывать в протоколе консилиума также и то, что в случае прогрессирования заболевания, на основании таких-то статей законодательных актов, реанимационные мероприятия не проводятся. С данным протоколом консилиума целесообразно заранее ознакомить и законных представителей пациента или других его родственников, дабы избежать в дальнейшем возможного недопонимания.

Если же у пациента нет документально подтвержденного заключения о наличии неизлечимого заболевания, согласно императивной норме, реанимационные мероприятия должны проводиться. Даже если клиническая картина подтверждает инкурабельность больного.

А как быть с родственниками пациента? Что делать, если родственник неизлечимо больного пациента все равно хочет реанимации?

К сожалению, закон не дает точного ответа на данный вопрос, но я полагаю, что в отношении такого пациента следует проводить реанимационные мероприятия. Однако с родственников необходимо взять соответствующее заявление. Насколько мне известно, это в основном касается детей, родители которых все равно настаивают на реанимации. Сложный вопрос.

А если родственники пациента не настаивают и при наступлении клинической смерти реанимационные мероприятия не проводятся, то нужно ли оформлять какие-то дополнительные документы?

Обязательных документов в данном случае нет, так как это не случай отказа от медицинского вмешательства, когда требуется письменный отказ. Однако я бы рекомендовала делать письменное уведомление родственников о норме закона ст. 66 ФЗ № 323. Кроме того, я бы рекомендовала при констатации смерти отмечать, что клиническая смерть наступила в результате прогрессирования достоверно установленного прогрессирующего заболевания и реанимационные мероприятия не проводились на основании ст. 66 ФЗ № 323. То есть, юридическое основание для непроведения реанимации, на мой взгляд, необходимо зафиксировать дополнительно.

Таким образом, вы хотите сказать, что непроведение реанимационных мероприятий все-таки не должно квалифицироваться как эвтаназия, убийство?

При указанных выше обстоятельствах, то есть при наличии законных оснований – нет, не должно квалифицироваться. При этом ключевым моментом является отсутствие прямой причинно-следственной между непроведением реанимации и смертью пациента. Смерть пациента наступает не из-за отсутствия реанимации, а по причине прогрессирования неизлечимого заболевания.

Имеется судебная практика, которая говорит о том, что врач обязан следовать правилам непроведения или прекращения реанимационных мероприятий, так как это является его обязанностью.

Также важно сделать акцент на том факте, что суды в таких ситуациях признают причиной смерти имеющееся у пациента заболевание либо острую травму, а не неправильные действия, а точнее бездействия врача, что автоматически исключает возможную ответственность. Хотя, конечно, наше судопроизводство и судебная медицинская экспертиза непредсказуемы. Итак, мы обсудили все три случая: отказы пациентов от экстренной медицинской помощи, непроведение реанимационных мероприятий и эвтаназию.

Конечно очень важно правильно квалифицировать каждую ситуацию, чтобы избежать принятия неправильного решения и привлечения к ответственности. Причем это в равной степени касается как медицинских работников, так и пациентов или их родственников, если они принимают решение об отказе от медицинской помощи, необходимой пациенту для спасения жизни.